«Рядовой первого призыва» так себя в шутку называл мой дедушка Кузьма Жуков, защитник Москвы, лихой разведчик, прославленный бригадир комплексной бригады колхоза «Прогресс», – рассказывает Евгения Сергеевна Григорьева, администратор гостиницы «Шахтёр».
Кузьма Акимович Жуков родился в 1912 году, а даты рождения даже и не помнил, – продолжает Евгения Григорьева, – однажды накануне Дня Победы к нему пришел корреспондент из газеты «Наша жизнь», долго они беседовали: о войне, о жизни… И вот, потом из этого вышла статья, занимающая ½ полосы газеты. Это наша семейная реликвия, мы ее бережно храним».
Так начинается повествование в газете: «В своей жизни я много мурцовки хлебнул, – рассказывает он. – Родился до революции знавать пришлось мне и белых, и красных. Работал в коммуне, участвовал в финской и Великой Отечественной войнах, имею пять ранений и пятнадцать наград. за каждую рану по три.
Мой отец Аким Ефимович хорошим хозяином был, у него было много земли, он ее сам разрабатывал, в трех местах она была, тянулась от Яя-Борика и чуть ли не до Теплой Речки. В хозяйстве были лошади, коровы, овцы, птица всякая. Жили большой дружной семьей. Пять сынов и пять дочерей родили и вырастили родители. Два брата женились и отделились от отца, жили на хуторах, свое хозяйство имели. Я с 12 лет начал подсоблять отцу.
Я уже взрослым был, мне 17 лет было работал в колхозе хорошо, меня на собрании в пример ставили, даже бригадиром назначили. Я всегда до работы жадным был, сам, как вол, трудился и других умел увлечь и заставить. Все мы вручную делали: пахали, сеяли, рукой каждое зернышко в землю бросали, пололи, убирали вручную. Урожаи были хорошие, до 20 центнеров на круг зерна получали. Зажили мы неплохо, на работу с песнями и с работы тоже.
Но пришла пора служить. Службу я проходил в железнодорожных войсках на Дальнем Востоке. Вначале на переезде стояли недалеко от Владивостока, грузы на аэродром пропускали, а потом строил железнодорожную ветку от станции Сучан до озера Ханко. Укрепрайон там был, чтобы японцам дать отпор, если они развяжут военные действия. Так и случилось в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол, где наши и монгольские войска разбили японцев. Но в этих военных действиях я не участвовал, демобилизировался в 1938 году. Дома отдыхал, невесту себе красивую нашел, семью завел.
А в феврале 1939 года я попал в гущу военных событий. Войной это не назовешь, хотя в финских снегах на Карельском перешейке, когда линию Маннергейма штурмовали, то много наших ребят полегло, а еще больше под лед Финского залива ушло, когда острова наши войска штурмовали.
Финны сопротивлялись яростно, у них укрепления считались непреступными, а мы их взяли.
Я первый раз в разведку в Финской кампании ходил, вместе с другими ребятами, здоровенных двухметровых финских бугаев скручивали, в штаб их доставляли. Вот только сладу со снайперами-кукушками не было, особенно когда мы по льду шли. Они нас с деревьев подстреливали как куропаток. Минометы нас долбили, самолеты бомбили, а мы шли. Лед был слабый, кругом полыньи от снарядов. Я и мой друг Яков Лукьянов командира из полыньи вызволили. Его спасли, а друга своего я не спас, ему снайперская пуля в грудь попала…Он на моих руках умирал.
А 11 марта 1939 года и меня пуля финская достала, палец на руке оторвала, ложе у винтовки разбило и в ногу ранило. Ребята меня до госпиталя дотащили, там я услышал, что финны с нами замирились.
Но недолго жили мы в мире. Германцы мировую войну развязали, а мы трудились и жизни да миру радовались. Меня опять бригадиром назначили. Мы не только урожай хороший собирали, но и высокопродуктивных коров развели. О нашем колхозе «Гигант» весь Ижморский район знал. Люди стали красивую одежду приобретать, велосипеды, патефоны, машинки швейные. жить бы да радоваться, а тут – война! Я по первому призыву вместе со своим двоюродным братом Данилой 23 июля был на фронт взят. А потом и всех остальных моих братьев призвали. Двое погибли, трое вернулись домой искалеченные. А всего я девять мужиков Жуковых, моих близких родственников насчитал, кто воевал с фашистами, Родину защищал.
Меня на фронт эшелоном вместе с конем и бричкой доставили, чтобы я снаряды мог подвозить. А всего в тот день от Томска на Москву пять эшелонов отошло с парнями-сибиряками. Они сражали за Москву, отстояли ее.
Немцев мы гнали по смоленской дороге, как французов. Но тогда авиации не было, а в сорок первом немцы в воздухе господствовали. Я помню мы речушку форсировали, чуть шире нашего Алчедата, так нас там три раза бомбили, из пулеметов на бреющем полете били, а мы ничего поделать не могли. Из винтовки самолет не собьешь. Как звалась речка я не помню, но сбросили в нее нас немцы. Хорошо, что я плавать умею, до берега из ста человек лишь 38 живыми добрались.
Под Смоленском не повезло, получил я ранение в ногу. Лечился в Калинине, встал на ноги, и сразу в бой. Под Старой Руссой опять был ранен и опять – госпиталь и фронт.
В Брянске попросился в разведку, надоело мне винтовку таскать и скатку.
У разведчиков были пистолеты, автоматы и плащ-палатки, выпивки им побольше давали и кормили получше. Нас в полку 21 разведчик был. И назывались мы особой разведротой. Кроме того, что «языков» добывали, мы в самых главных опасных местах появлялись, боевой дух солдат поднимали, первыми в атаку шли.
Один раз на броне четырех танков, уже далеко за Москвой, ворвались на станцию, занятую немцами, много подорвали военных составов, подожгли цистерны с горючкой. Я там немного обгорел, но в бою и не почувствовал этого.
Один раз мне посчастливилось в плен фашиста с крестом взять, я его прикладом по башке огрел, а он грузным, тяжелым оказался. Пока его в штаб тащили, все разведчики меня шутя проклинали: «Что ты, полегче не мог выбрать?!».
Думал, что за него медаль получу, а мне лишь 150 граммов водки налили и на 5 дней в тыл отправили отдохнуть.
Как-то поступил приказ добыть «языка» и мы пошли в тыл врага. Случайно напоролись на след немецких разведчиков, они вели в расположение нашей части, устроили на тропе засаду. Я и еще два разведчика в центре, чтобы «языка» захватить, а две группы по краям, чтобы уничтожить лишних. А немцы как-то пронюхали и ударили из пулемета и автоматов из соседнего леска.
Моих напарников пули изрешетили, они ойкнуть не успели, а мне обе ноги прошли. Я успел гранату в лесок бросить и пулемет замолчал. Наши с двух сторон огонь открыли, немцы отошли, разведчики меня и двух убитых боевых друзей на плащ-палатки положили и под огнем до своих дотащили. Разведчики не только раненных, но и убитых на поле боя не оставляют.
Восемь месяцев после этого боя на Украине, возле Белой Церкви, лечили меня в госпитале.
В Яя-Боровик вернулся на костылях.
В село Ижморку переехал с семьей сразу, как только у меня раны затянулись. Там был первый колхоз. «Первая пятилетка» и требовались опытные хлеборобы и животноводы. Ко мне вначале начальство присматривалось: смогу ли я раненный работать не хуже других. Я доказал, что смогу на любых сельскохозяйственных работах и даже на лесоповале.
В 1947 году назначили меня бригадиром первой бригады, а их всего три было. Но моя бригада так работала, что за пояс бригады Степана Толмачева и Петра Трясцина заткнула. Председатель колхоза С.Е. Толмачев присоединил эти бригады к моей, создал комплексную полеводческо-живодноведческую.
Как показало время, он не ошибся. За ударный труд в 1972 году получил я орден Трудового Красного Знамени».